Русская Православная Церковь Московский Патриархат

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

     Ефим Васильевич Честняков родился 19 (31) декабря 1874 года в деревне Шаблово Кологривского уезда Костромской губернии в крестьянской семье.

     Фамилию Честняков он выбрал для себя сам, получая паспорт. На самом деле его должны были бы величать Самойловым, по имени деда, как было принято тогда в деревне. Однако с раннего детства рос, как бы сейчас сказали, в творческой атмосфере. Его бабка Прасковья знала бесчисленное множество сказаний и сама их придумывала, импровизировала; отменный дар рассказчика был и у его деда Самойлы, да и родители от них по этой части не отставали. В общем, корни были глубокие. И лет с четырёх Ефим, к удивлению домочадцев, сам начал рисовать – да так похоже на то, что в жизни! "Мать моя отдавала последние гроши на бумагу, на карандаши. Когда немного подрос, каждое воскресенье ходил к приходу (4 версты) и неизбежно брал у торговца Титка серой курительной бумаги …, - рассказывал он позднее в одном из писем к своему учителю Репину. - Когда идут в город, то со слезами молил купить "красный карандаш", и если привезут за 5 к. цветной карандаш, то я – счастливейший на земле и готов ночь сидеть перед лучиной за рисунком".

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

   Тут стоит особо выделить еженедельные посещения храма. Заурядная сельская церквушка в селе Илешево, но внутри – фрески высочайшего европейского уровня. Специалисты сейчас сравнивают их даже с рафаэлевскими росписями. Об авторе мало что известно – Сила Иванов, крепостной художник из здешних мест, учился в Петербурге в первой половине XIX века. При большевиках в храме был соляной склад, роспись замазали краской, и те изображения Воскресения и Благовещения, о которых вспоминает Честняков в письме к Репину, ещё не обнаружены. Но, как бы то ни было, будущий художник с младенчества имел весьма достойные ориентиры в живописи, хоть и рос буквально в медвежьем углу.

 

   К образованию он тоже с малолетства стремился сам. Родителей-крестьян это даже раздражало: единственный сын ("честняк" по-костромски), будущий добытчик и опора в старости, - какие тут ещё книжки?! В раннем детстве с плачем рвётся к соседу учиться грамоте. Ну, отвели в шутку – мол, побалуется и домой прибежит. А Ефимка так славно учился, что сосед написал похвальный лист для земской школы. Там учительница тоже нахвалиться им не может и вместе со священником настаивает на поступлении в уездное училище. Дело кончится тем, что Ефим удерёт в Кологрив, за двадцать с лишним вёрст от дома. Занятия в уездном училище уже месяц как начались, но его на правах таланта-самородка принимают без экзаменов.

Уездное училище он успешно закончил в 1889 году и поступил в учительскую семинарию. После её окончания Честняков назначен преподавателем в костромское училище. Кострома была для Честнякова первым большим городом, в котором он очутился после своего деревенского мира. Более высокий культурный уровень окружающего общества дисциплинировал молодого учителя, заставлял его не только активно выполнять порученное дело, но и усердно заниматься самообразованием.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

     В декабре 1899 года Честняков отправляется в Санкт-Петербург. Поступить в Академию художеств ему не удалось. Для этого требовалось специальное образование, так называемый ценз, а его у Ефима, к сожалению, не было.

     Сам Илья Репин отметил несомненный талант художника из деревни Шаблово. Он даже считал, что учиться Честнякову не надо, так как он уже сложившийся мастер со своей особой манерой художественного письма. Вскоре Ефим Васильевич Честняков был принят в Высшее художественное училище при императорской Академии художеств, но лишь вольным слушателем.

Проучился он здесь по декабрь 1903 года.

     К сожалению, к тому времени Репин уже не преподавал в Академии. Мечта Ефима учиться в Петербурге и заслужить признание не осуществилась, потому что вскоре пришлось возвратиться в свою деревню. Родительский дом, хозяйство очень нуждались в его мужских руках. Времена были сложные, многое пришлось переосмысливать, думать и делать выводы. В революционной России менялась и переустраивалась жизнь.

     Документы свидетельствуют, что художник вернулся домой в Шаблово в октябре 1905 года с большим багажом картин и скульптур. В Шаблово, пока был запас красок, купленных в Петербурге, Ефим Васильевич часто писал этюды с натуры, крестьянских девушек, парней и особенно ребятишек, которые ходили за ним по пятам. Ефим Васильевич давал им бумагу, цветные карандаши, учил рисовать, устраивал веселые игры. Этюды потом использовал для своих картин, которые писал исключительно на деревенские темы: зимние посиделки, игры и забавы, особенно — гулянья, народные праздники, в которых участвовали крестьяне соседних деревень.

 

    В 1917 году Честняков с увлечением начинает работать преподавателем художественной студии. Затем у него возникает идея создать детский сад в Шаблове. «Зажечь огонь духовности в каждом человеке, сформировать духовную сущность людей, чтобы они могли постичь мир во всей его красоте и глубине», — писал он.

    Шабловские мужики с удовольствием помогали Ефиму в устройстве школы. И дела шли успешно, как впоследствии вспоминали бывшие ученики. Дети учились рисовать, лепить, участвовали в театральных постановках, играли на различных музыкальных инструментах, которых у Ефима Васильевича было множество и многие из которых он делал сам.

     Но примерно в 1925 году прекрасное начинание было уничтожено постоянными конфликтами с пролеткультовским чиновничеством.

    Завёл он себе тачку, в ней возил костюмы и игрушки, маски, свистульки, гармошки. Приходил в какую-нибудь деревню, собирал детишек, наряжал их, раздавал им раскрашенные подсолнухи. И это весёлое шествие отправлялось по дворам с песнями: «Коляда, коляда, пришла к такому-то во двор!». Детишек награждали шаньгами, которые потом поровну делились между всеми.

    Постепенно жизнь Ефима Васильевича изменилась к худшему. Мать умерла, сестра стала жить своим домом и от своей части дома в пользу сестры Ефим отказался сам. Родительский же дом отобрала новая власть. Ефима стали сторониться люди: «Молодой, красивый, а не женится. Нигде не работает, живёт в овине, картинки рисует, да с детишками забавляется!».

Вскоре его сестру обвинили в троцкизме, судили. Он очень её жалел, постоянно посылал посылки в тюрьму. Сам он жил крайне бедно. Обедал квасом с луком, томлёным в печке. Мясо и рыбу хищную не ел, от угощений часто отказывался: «Я сыт!».

     Жалел всякую тварь: и комара, и клопа, и таракана. Деревья жалел: ни веточки не срубит, а ведь печку-то топить надо! И всегда у него в овине холод стоял. Люди приносили ему еду, пускали его к себе на печку погреться. Он, кстати, именно из чувства почтения ко всему живому принципиально не ел мяса. И всякой охоты-рыбалки не переносил. 82-летняя крестьянка Алевтина Соколова, в детстве игравшая в спектаклях Честнякова, вспоминает, как однажды в деревню заскочил заяц и они, дети, бросились его ловить. Ефим не позволил: сказал им, что заяц – его друг, и сам прогнал "друга" в лес. Денег у него никаких не было, ведь он не служил, в колхозе не работал.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

     Необычное для человека поведение явно спасало Честнякова от ареста, от требования отречься от сестры, а ведь это было в порядке вещей в то время. Что взять с дурачка, с юродивого? Ничего у бойцов невидимого фронта не вышло. Потому что выглянет Ефимушка из окошка, увидит, что за гости к нему пожаловали, выбежит во двор да и проскачет вокруг них три раза на палочке. Потом закричит: "Кукареку-у!" и, пока ошеломлённые гэбисты приходят в себя, - снова в избу. А одевался он в сшитые по собственным проектам плащик или пиджачок, затейливо украшенные пёстренькими заплаточками. И требовал, чтобы его называли Ефимка, или Фимка, Фим. Как выразилась одна из его землячек-недоброжелательниц, "вы бы посмотрели – тоже сказали бы "как ненормальный". У него ни семьи, ни работы, ни дома. О политике он говорить избегал, ни к какой организации не принадлежал, зарплату не получал, нигде и ни в чём участия  не принимал.

     То, что Ефим Васильевич имел хорошую голову и аналитический ум убеждает такой факт: было объявлено, что фермы будут укрупнять и сенокос на Илейно закрывают. Крестьяне обрадовались: «Вот и хорошо, не надо в такую даль ходить!». А Ефим рассердился: «Дураки вы, дураки!», поклонился до земли: «Прощай, Илейно!». Действительно, когда огромные стада стали выпускать пастись, то они не столько ели, сколько вытаптывали зелень. А мелиораторы внесли и свою губительную лепту. В результате не стало у деревни ни травы, ни земли!

   Земляки Честнякова дружно уверяют, что он обладал даром исцеления. Стоило ему только дотронуться руками, как проходила любая хворь. Люди поверили в святость художника и его картины старались прикрепить поближе к иконостасу, а глиняные фигурки ставили за лампадками.

 

     Дорога от Кологрива к Шаблово идёт сквозь густую тайгу. В одном месте у обочины заросли словно расступаются, обнаруживая самодельный мосток из брёвнышек над ручьём. За мостком – поляна, а на поляне – большой дубовый крест и прислонённые к нему иконы. Это "Зелёный храм", место тайных богослужений православных христиан во времена атеистических гонений. Cчитается: когда большевики закрыли последнюю церковь в Кологривском районе, этот храм под открытым небом создал Честняков. Во всяком случае, то, что он тайно приходил сюда с крестьянами на молитвы, достоверно известно.

"Нелегки духовные труды…И когда доходят подвигами до молитвы, то это уже величайший труд – превыше всех тяжёлых трудов наших…и творит такой труд чудеса, приближается к святому могуществу Божества…", - пишет художник в "Сказании о Стафии – Короле Тетеревином". И хлёстко так заключает:"А что называем молитвой на нашем языке, то это такая дешёвка, что нет и намёка на молитву". При всей своей кротости он был строг – и к себе, и к другим.

 

"Ах, дети милые, молитесь
К святому Господу Христу.
Не исцелит ли Он, Спаситель,
Мою печаль и маету.
С гордынею своей мятежной
Небрежен я в делах Твоих
И стал во многом неприлежный,
И что-то так совсем затих.
О, научи творить святое,
Служенью в жизненных судьбах,
И воскреси моё былое,
И укажи труды в избах …"

 

     Несколько лет назад Костромская епархия Русской Православной Церкви Московского патриархата начала сбор материалов с целью возможной канонизации Честнякова. Основания для такой постановки вопроса имеются. Десятки свидетельств местных жителей о чудесных исцелениях от его руки и молитвы, а также после молитвы, обращённой к нему. Праведный, по сути, монашеский образ жизни… Конечно, с ортодоксальной точки зрения, кикиморы и домодедушки в картинах Честнякова – момент довольно сомнительный. Но, как бы там ни обернулось дело с официальной канонизацией, на родине его ведь уже и так почитают как святого. Идут на могилу в Илешево со своими просьбами, горестями и печалями. Как шли к нему в избу, когда он был жив.

    По воспоминаниям, на просьбы "полечить", "предсказать, что будет", Честняков реагировал довольно резко: "Я художник, а не доктор и не фельдшер…И не колдун! Мне картины писать надо… А тут, чего доброго, и в тюрьму загремишь". Но ведь –лечил. Травами, особым массажем. Стукнет по спине – и болезнь прошла. Недалеко от Шаблово он обнаружил бьющий из-под земли целебный источник и без лишней шумихи водил туда болящих. В дни памяти Честнякова и церковные праздники к "Ефимовому ключу" начинается настоящее паломничество.

     И насчёт предсказаний деревенские жители охотно и много рассказывают. В самой живописи-то они не особо разбираются. А вот если тебе между делом иносказательно сообщают, когда вернётся родственник с войны или за кого ты выйдешь замуж - это, конечно, уже интереснее. Люди, которых Ефим Васильевич рисовал, уже будучи в зрелых летах, примечают: в их портретах то и дело встречаются указания на события, происходившие с ними затем в отдалённом будущем.

     Более того. Как ни странно, но факт остаётся фактом – Ефим Васильевич Честняков ведь и сейчас является здешним жителям. Во сне. Беседует с ними, порой поругает за неприглядный поступок, или что-то важное сообщит. Приснился однажды Наталье Завьяловой, трезвомыслящей сельской учительнице русского языка и литературы. "Директором будешь", - говорит. Та даже загрустила: а вдруг и правда директором школы назначат, какая тоска … А несколько лет спустя, когда она уже забыла про этот случай, Ефим снова явился ей во сне. "Будешь директором столько, сколько нужно, пока я тебя не отпущу", - строго так сказал Наталье. А потом велел: "Смотри!" И развернул перед ней живой сияющий мир с диковинными пейзажами и неоглядными далями. Такой, как видится на его картинах. И вскоре Наталью Завьялову вдруг поставили руководить музеем Ефима Васильевича Честнякова в Шаблово.

     Ефим умер 27 июня 1961 в своей избе-шалашке, умер как и предсказывал своим односельчанам, в тихую, ясную, с редким, мелким дождиком погоду.  Хватились его не сразу, а нашли в мастерской, в "шалашке", он лежал на той же самой деревянной лавке, на которой появился на свет, тихо, будто уснул. Хоронили его всем селом и несли гроб на руках четыре километра до Илешевского погоста. Его гроб хотели нести все. А когда хоронили, налетели какие-то белые мотыльки и люди очень удивлялись, говорили, что это было знамение.

На могилу его ходят, чтобы набрать земли, которая, говорят, исцеляет. Приходится постоянно приводить могилу в порядок, заравнивать образовавшиеся норы.

     В Шаблове под горой бьёт ключ. Этот ключ очень любил Ефим Васильевич. Каждое утро он в нём умывался. Люди говорят, что там ему являлась Богородица. Рядом с ключом сделана скамейка, на которой люди оставляют цветы и полотенца в качестве подношения за целебную воду. После смерти Честнякова люди назвали ключ Ефимовым ключом.

     Мировое признание пришло к искусствам Ефима Васильевича Честнякова уже после того, как завершился его земной путь. Но история его на этом не заканчивается.